воскресенье, 11 октября 2015 г.

Пустое ли?

Ироничный, в какой-то мере жёсткий, философский и безукоризненно реалистичный рассказ А. Куприна "Река жизни" без всяких преувеличений впечатлил меня, задел за живое. Русская литература не часто находила отклик в моем сердце, даже не знаю по какой причине (может быть, дело в том, что я просто не находила еще "своих" авторов, ну, кроме Тургенева), но, когда каким-то случайным порывом я с утра в снежный воскресный день взяла с полки именно сборник рассказов Куприна, уже спустя недолгое время пришла к выводу, что не ошиблась.
Первое, на что обращаешь внимание - стиль повествования, большое количество деталей (интерьерных, портретных), которые раззадоривают сенсорное восприятие. Вы можете не только представить в голове диафильм, но и почувствовать запахи. Всё это создает целостную картину восприятия.  Сам отель "Сербия" кажется подобием маленького, камерного мира, нет ощущения широкого пространства. Атмосфера мне чем-то напомнила Достоевский Петербург.

В самом начале повествование идет о главных героях, да и в целом о внешней событийной канве. Нам довольно подробно представляют их внешний вид, какие-то поведенческие особенности, быт. Куприн не скупится на эпитеты: во всем рассказе их достаточное количество, чтобы описать кого-либо или что-либо как нельзя более точно. Например, в самом начале говорится (относительно Чижевича): "Наружность поручика Чижевича говорит о бывшей красоте и утраченном благородстве". Утраченное благородство - словосочетание, которое очень точно и ёмко описывает натуру этого персонажа. Когда-то он был военным, возможно, и в самом деле благородным человеком, но на данный момент его поведение граничит с поведением нравственно низкого человека, у которого за плечами ни грамма совести. Всё в его словах и действиях пронизано фальшью, желанием показать себя лучше, чем он есть на самом деле. Притворство, лицемерная слащавость - всё-то он выставляет напоказ и думает, что все примут это за чистую монету. "Он дорожит свободой и слишком высоко ценит свое бывшее офицерское достоинство", - должно быть, на данный момент у него нет ничего, чем он мог бы гордиться.

Что касается другого главного персонажа, Анны Фридриховны, то можно сказать, что она, безусловно, властная, сильная женщина, знает себе цену, но настолько тоскующая по мужской любви, что способна попасться даже на уловки Чижевского. Она, грубо говоря, идёт у него на поводу, совершенно не замечая, что в убыток и во вред себе. Этот персонаж вызывает симпатию, но все равно является типом человека-материалиста, для которого материальные ценности стали превыше всего остального. Она не обращает внимание на то, что ее младшие дети голодают, а старшая уже в свои тринадцать лет пользуется спросом у мужчин. Анна не привила девочке должных установок, моральных ценностей, из-за чего та однажды может совершить роковую ошибку. Сейчас девочка не поддается соблазнам, но автор, наверное, неспроста не раз подчеркивал ее "скромную развратную улыбку". Главные ценности в жизни "Фридриха" - устройство собственной личной жизни и порядок в ее отеле, материальные доходы.

Внимание привлекают два антитетичных друг другу эпизода: уединение Анны и Чижевича, его пустые россказни и монолог-письмо студента. Должно быть, автор разместил их рядом совсем не случайно. Материальные и духовные ценности априори противоположны друг другу, и вот, в этом композиционном приеме автор еще раз подчеркивает данную аксиому. Мы резко становимся читателями предсмертной записки человека, который не может боле жить в этом обществе, которое отторгает его. Безымянный студент совершает самоубийство не с целью привлечь внимание, однако странен тот факт, что он совершает его не в безлюдном месте, а в отеле, где много народу.
Я, не боящийся смерти, испугался окрика этого тупого, ограниченного человека, закостеневшего в своем профессиональном апломбе.
 <...>
Во мне же он сразу понял уступчивую и дряблую волю. Это чувствуется между людьми без слова, с одного взгляда.
<...>
Отчаянной храбрости боевые генералы очень часто боятся мышей. Они иногда даже бравируют этой маленькой слабостью. А я с печалью говорю, что больше смерти боюсь этих деревянных людей, жестко застывших в своем миросозерцании, глупо-самоуверенных, не знающих колебаний.
 Разочарованность в себе, разочарованность в людях, жизни - его мотивы. Начиная с ранних лет, когда его заставляли унижаться перед другими, заканчивая дальнейшими событиями - не было ничего, что способствовало бы появлению внутреннего стержня и самоуважения.
Когда я говорю с ними, я чувствую, что на моем лице лежит противной маской чужая, поддакивающая, услужливая улыбка, и презираю себя за свой заискивающий тонкий голос, в котором ловлю отзвук прежних материнских ноток. Души этих людей мертвы, мысли окоченели в прямых, твердых линиях, и сами они беспощадны, как только может быть беспощаден уверенный и глупый человек.
Всякая благодетель является искренней, если совершается не из любви к себе, а любви к другому. Можно жалеть человека, тем самым возвышая себя и унижая его, а можно сопереживать, возвышая его, а не себя. Беспощадна к себе и другому та "благодетель", после которой в голове есть мысль: "Я сделал доброе дело, я хороший".
Дальше вдруг повеяло новыми, молодыми словами, буйными мечтами, свободными, пламенными мыслями. Мой ум с жадностью развернулся им навстречу, но моя душа была уже навеки опустошена, мертва и опозорена. Низкая неврастичная боязливость впилась в нее, как клещ в собачье ухо: оторвешь его, останется головка, и он опять вырастет в целое гнусное насекомое.
Мода - страшная вещь. Она может заполонить еще не созревшие умы ложными ценностями, ложными мечтами, будь то нигилизм или потребность в революции. Эта проблема остается насущной и по сей день: пока есть кто-то, диктующий тенденции, большая часть общества не сможет выработать в себе нечто истинное и личное. Или по крайней мере качественно аргументировать свое желание быть частью чего-то.
А еще невозможно быть частью чего-то, если у тебя уже нет моральных сил. Все равно, что жалеть о прошлом, не имея возможности его вернуть.
Униженный, растоптанный человек уже едва ли сможет стать сильной личностью.
Не я один погиб от этой моральной заразы. Я, может быть, был слабейшим из всех. Но ведь все прошлое поколение выросло в духе набожной тишины, насильственного почтения к старшим, безличности и безгласности. Будь же проклято это подлое время, время молчания и нищенства, это благоденственное и мирное житие под безмолвной сенью благочестивой реакции! Потому что тихое оподление души человеческой ужаснее всех баррикад и расстрелов в мире.
 Мы в уме презирали рабство, но сами росли трусливыми рабами. Наша ненависть была глубока, страстна, но бесплодна, и была похожа на безумную влюбленность кастрата.
Я думаю: мысль человека - это как бы ток от таинственного, еще неведомого центра, это какая-то широкая напряженная вибрация невесомой материи, разлитой в мировом пространстве и проникающей одинаково легко между атомами камня, железа и воздуха. Вот мысль вышла из моего мозга, и вся мировая сфера задрожала, заколебалась вокруг меня, как вода от брошенного камня, как звук вокруг звенящей струны. И мне думается, что вот человек уходит, сознание его уже потухло, но мысль его еще остается, еще дрожит в прежнем месте. Может быть, мысли и сны всех людей, бывших до меня в этой длинной, мрачной комнате, еще реют вокруг меня и тайно направляют мою волю? И, может быть, завтра случайный посетитель этого номера задумается внезапно о жизни, о смерти, о самоубийстве, потому что я оставлю здесь после себя мою мысль? И, почем знать, может быть, не завися ни от веса, ни от времени, ни от преград материи, мои мысли в один и тот же момент ловятся таинственными, чуткими, но бессознательными приемниками в мозгу обитателя Марса, так же как и в мозгу собаки, лающей на дворе? Ах, я думаю, что ничто в мире не пропадает, - ничто! - не только сказанное, но и подуманное. Все наши дела, слова и мысли - это ручейки, тонкие подземные ключи. Мне кажется, я вижу, как они встречаются, сливаются в родники, просачиваются наверх, стекаются в речки - и вот уже мчатся бешено и широко в неодолимой Реке жизни. Река жизни - как это громадно! Все она смоет рано или поздно, снесет все твердыни, оковавшие свободу духа. И где была раньше отмель пошлости - там сделается величайшая глубина героизма.
И добавить нечего. Этот отрывок больше всех произвел на меня впечатление. Когда мы сначала видим мирские, низкие заботы других героев, а потом сразу окунаемся в философские размышления случайного студента - это создает ощущение яркого контраста и наводит на мысли о том, что же в нашей жизни пустое, а что - истинное. Для кого-то река жизни - маленький ручеек, в который иногда падают камни, мешающие течению. Для кого-то это - чуть ли не безграничное море, бушующее и непонятное.

Конец рассказа снова возвращает нас к жизни. К той самой, материалистичной, приземленной и праздной. В отеле, рядом с ними, умер человек, но герои всё также веселятся, думают о себе и своих заботах, не замечая того, что происходит вокруг.
Необычным является персонаж Ромки, одного из сыновей Анны. Неоднократно он сам сравнивает себя с собакой: его манера речи напоминает вой, да и обращение с ним такое, словно он - бесполезная дворняга. В конце рассказа он говорит о том, что провожал студента. Быть может, его предположение о том, что после смерти мысли человек все равно витают в воздухе и могут перейти кому-то - правдивы, и этим кем-то стал Ромка. "Еще два слова: а ведь темная душа собаки должна быть гораздо более восприимчива к вибрациям мысли, чем человеческая... Не оттого ли они и воют, почуяв покойника. А? Вот и эта собака, что лает внизу. Теперь она уже чувствует тревогу".

В итоге всё сходит на конус.
Человек, чьи мысли действительно стояли внимания, стал всего лишь одним из номеров в анатомическом театре. Достоин ли он этого?
Река жизни продолжила свой ход.



четверг, 8 октября 2015 г.

Этюд

В моих мыслях громким гудящим звуком
Раздается пение тысяч истин.
Перманентно спорят они друг с другом,
Слышится эхо протяжным свистом.

Я играю в прятки со здравым смыслом.
Иногда выходит очень успешно,
Иногда от фальши собственнолично,
От самой себя скрываюсь поспешно.

Мой этюд не поймет ни один нищий
Духом, телом, делами, руками
Не станет терзать, пока ветер свищет
Меж его широкими кулаками.

Настолько нелепо врагом притворяться,
Самого себя в тупик загоняя.
Человеком нужно всегда оставаться,
Душу совестью не истязая.
08.10.15.